Портал о Фронтовиках

Сайт открытый - регистрация необходима только при добавлении информации.

Авторизация

Организации

Приглашаем к сотрудничеству все организации, которые активно участвуют в сохранении памяти о Великой Отечественной войне. Компании, присоединившиеся к проекту

Статистика

Все Фронтовики

158361

Все подразделения

9758

Все захоронения/мемориалы

6915

Все пользователи

53049

Сейчас на сайте

Наши баннеры

Мы будем благодарны, если Вы разместите баннеры нашего портала на своем сайте.
Посмотреть наши баннеры

© 2009 Герасимук Д.П.
© 2009 ПОБЕДА 1945. Никто не забыт - Ничто не забыто!
Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-36997

© Некоммерческое партнёрство "Историко-патриотичекий Клуб "ПатриоТ-34"
Свидетнльство о госрегистрации НО
Свидетельство о внесении записи в ЕГРЮЛ

Карточка подразделения		Фотоальбомы		Архивные материалы

Наименование части (воинского подразделения):

81 отдельная танковая бригада

Страна (в военный период):

СССР

Период существования:

с 13.02. 1942 года по июль 1943 года

Период вхождения в действующую армию:

с декабря1941 года по 30 июня 1943 года

Последующие переименования:

в июле 1943 года в 81 отдельный танковый Холмский полк, с 07 сентября 1944 года в 81 отдельный гвардейский танковый полк

Дополнительная информация:

81 ТАНКОВАЯ БРИГАДА сформирована из 155-го, 156-го, 157-го отдельных танковых батальонов.

ВОСПОМИНАНИЯ КОМАНДИРА 81 танковой бригады Вовченко И.А.

В Кремле я получил свою первую награду — орден Ленина за бой в селе Недельное. Это были незабываемые минуты, ведь награды вручал Михаил Иванович Калинин. На приеме у Калинина я встретился с командиром бригады Кириченко и просил его передать во вновь созданную 81-ю бригаду, которой мне предстояло командовать, механика-водителя Рогова и шофера-артиллериста Леню Иванова. Кириченко удовлетворил мою просьбу.
НОЧНАЯ АТАКА
Бригаду сформировали и 31 декабря 1941 года первый эшелон с танками прибыл на станцию Старица под Ржевом. Два других эшелона с мотострелковым и другими подразделениями задержались в пути.
Ночь была по-настоящему новогодней — звездной и морозной. В небе вокруг луны сияла радужная корона. Ветра не было, и, когда на минуту утихал шум на станции, казалось, что от мороза потрескивал воздух.
Механик-водитель Рогов, копаясь возле своего КВ на платформе, сказал:
— Через несколько минут наступит новый 1942 год, мы встретим его возле танков. [63]
— А может, еще и сорок третий придется вот так, товарищ комбриг, если живы будем? — спросил Леня Иванов.
— Что ты? Сорок третий! Коль у нас уже есть КВ и Т-34, то, считай, фашисту придет конец в сорок втором. Откатился же он от Москвы, покатится и тут, на Калининском фронте, и на Украине, и под Ленинградом, — ответил Рогов.
— 11385... — повторил я, глядя, как механик-водитель Рогов залезает в машину, чтобы завести мотор и съехать с платформы по деревянному настилу.
Я даже не почувствовал, как гусеницы коснулись земли, будто бы это был не тяжелый танк, а челн, съехавший по росистой траве в воду.
Рогов в восторге от новой машины:
— Моторчик, как часовой механизм, тикает! Вся ходовая часть — что надо!
— Так и должно быть. Наши люди все делают на совесть, — сказал я.
Танкисты с первого эшелона, несмотря на лютый мороз, вспотели. Не было времени помечтать в эти последние минуты старого и такого тяжкого для всех нас 1941 года.
Вдруг ко мне подошел офицер, представитель штаба 30-й армии, которой подчи-нялась наша 81-я бригада тяжелых танков. Мы зашли в помещение станции. Пахло старым деревом. На столе горел фонарь.
— Пакет от командующего армией генерал-майора Лелюшенко, — сказал офицер свя-зи. — Распишитесь в получении.
Я расписался, потом разрезал конверт. Прочитав, удивленно спросил офицера:
А это не ошибка?
— Как это понимать? — в свою очередь спросил он.
— Командующий приказывает мне утром атаковать противника и овладеть селом Кошкино. [64]
— Так точно. Приказ я могу повторить и устно, — сказал связной штаба армии.
— О какой атаке может быть речь, если два эшелона еще в пути. К утру они едва успеют подойти сюда. Потом необходимо время для разгрузки. Наконец, я не могу вести танки в бой, не зная местности.
— Все это вы изложите на бумаге, — посоветовал подполковник. — Сами знаете, что за невыполнение приказа...
Присев к столу, забрызганному чернилами железнодорожников, я изложил причины, из-за которых не могу выполнить приказ командующего армией. Я уже слышал о генерал-майоре Лелюшенко, как о смелом и способном военачальнике, и поэтому был уверен, что он поймет положение, в котором сейчас находится танковая бригада, и отменит свой приказ, перенеся выполнение его на более позднее время. Линия фронта стабилизировалась, и атаковать Кошкино можно и через два дня, лишь бы с толком. А идти в атаку с одним только что разгрузившимся батальоном, не зная местности и переднего края врага, значит, провалить дело, значит, воевать вслепую. А это недопустимо.
Конечно же, Лелюшенко был недоволен моим отказом, доложил об этом командую-щему Калининским фронтом генералу Коневу. Это я узнал от генерала Мишулина, команди-рованного Коневым в нашу танковую бригаду, находившуюся на станции Старица.
— Вас вызывает командующий фронтом, — сказал Мишулин.
— Когда ехать?
— Сейчас глубокая ночь. Поедем утром.
Настроение у меня окончательно испортилось. Неделю назад мне доверили танковую бригаду, и вот уже мной недовольны командующий армией, командующий фронтом. Не каждому комбригу-новичку выпадает такое.
Эшелоны разгружались еще и утром. Я разбудил генерала Мишулина, сказав, что уже время ехать. Сорок [65] километров до штаба фронта — зимой большое расстояние.
Ехали по бездорожью. Порой казалось, что мы не сможем добраться и до вечера. Но шофер Леня Иванов преодолевал снежные сугробы и перекаты на дорогах, словно на танке, и в одиннадцать часов утра мы были в селе, где дислоцировался штаб фронта.
Генерал Конев стоял в избе. На столе разложена карта.
— Товарищ командующий! Командир восемьдесят первой танковой бригады полковник Вовченко явился по вашему приказанию, — доложил я.
Конев задержал, как мне казалось, взгляд на моем шлеме, с которым я не расставался, даже когда ехал в легковых машинах, и резко сказал:
— Воевать вы сюда приехали или в бирюльки играть?
— Воевать!
— Почему же тогда генерал-майор Лелюшенко жалуется на вас? Вы не выполнили его приказ.
— Не выполнил. И не мог выполнить, потому что эшелоны еще находятся в пути.
— Как в пути? — спросил Конев и озадаченно прикусил губу. Потом он взял телефонную трубку и вызвал Лелюшенко:
— Что же вы, товарищ генерал, порете горячку? Отдаете приказ, а танки еще на платформах, еще в пути. Получается, что вы сами не уважаете свой приказ, заранее зная, что его нельзя выполнить. Что? Вы не знали? Вас неправильно информировали? Тем хуже! Надо знать обстановку и тогда уже приказывать...
Генерал Конев положил трубку и спросил меня:
— Вы завтракали?
— Нет.
— Накормить комбрига, — сказал он своему адъютанту, а потом обратился ко мне: — Завтра вместе с членом Военного совета я приеду в вашу бригаду. [66]
На следующий день в 10 часов в расположение бригады прибыли генерал Конев, член Военного совета генерал Леонов и генерал-майор Лелюшенко. Смотром генерал Конев остался доволен.
Поспешность, с которой Лелюшенко приказал нам атаковать Кошкино, имела свои причины. До прихода нашей танковой бригады тут уже действовали две. Обе они сгорели в полном понимании этого слова. Зима 1941 года стояла лютая. Были большие морозы, в центральных районах России сугробы намело высотой в два метра. Танки застревали в сугробах и нередко становились легкой добычей немецких артиллеристов. А при большом морозе очень тяжело завести двигатель танка. Сложная обстановка на этом участке фронта, нервозность в связи с огромными потерями среди пехотинцев и танкистов принудили командующего армией генерал-майора Лелюшенко принять решение о наступлении нашей бригады на Кошкино. Да кто не ошибается в жизни? Наверное, так подумал и Лелюшенко, потому что сказал Коневу:
— Ничего. Сработаемся. — А потом обратился ко мне: — Знакомьтесь с обстановкой. Вашей бригаде надо взаимодействовать со стрелковой дивизией Соколова.
— Есть! — ответил я.
Командующий фронтом Конев, член Военного совета Леонов и Лелюшенко осмотрели танки, разговаривали с бойцами и офицерами о будущих боях, расспрашивали о переписке танкистов с семьями. Воины были довольны встречей с командованием. Я тоже. Мне приятно было еще и потому, что Лелюшенко говорил со мной о боевой жизни танковой бригады так, будто бы между нами и не было конфликта, в который вынужден был вмешаться командующий фронтом. Передо мной был человек открытой души. Для него справедливость, правда, а не личная амбиция — прежде всего. За время пребывания бригады в составе 30-й армии генерал-майор Лелюшенко часто бывал у нас. [67]
Все боевые операции, в которых принимала участие наша бригада, взаимодействуя с дивизией генерала Соколова, обсуждались и проводились в жизнь с участием Лелюшенко. Наши танкисты знали командующего армией в лицо, уважали и любили его.
Во второй половине дня я прибыл на командный пункт армии. Меня принял начальник штаба армии генерал Хетагуров. Он познакомил меня с обстановкой, определил район сосредоточения бригады — на юг от Носоновского леса. Здесь я должен был наладить связь с командиром дивизии Соколовым. Генерал Хетагуров произвел на меня хорошее впечатление как интеллигентный и опытный командир, в совершенстве знавший обстановку на фронте своей армии. В лице Хетагурова я с первой нашей встречи увидел мудрого и чуткого советчика и человека действия.
3 января на рассвете бригада вошла в небольшую деревню. В тот же день танкисты стали изучать передний край обороны противника и местность. Надев белые маскиро-вочные халаты, мы с командующим артиллерией дивизии подполковником Каракашьянцем пошли на ненаблюдательные пункты. Кое-где оборона наших войск проходила в трехстах метрах от немецких окопов. Было спокойно. Время от времени раздавались выстрелы и пулеметные очереди. Ярко светило солнце. Блестел снег. Приходилось щурить глаза.
В течение двух-трех часов мы побывали на нескольких артиллерийских наблюдательных пунктах, впереди которых виднелись небольшие деревни Ножкино, Кошкино, Гусево, Носоново. Я обратил внимание на то, что немецкие окопы и огневые точки находились возле населенных пунктов. Окопы соединены между собой длинными смежными траншеями, которые хорошо просматривались с наших наблюдательных пунктов. Одновременно меня удивила малочисленность наших подразделений, занимавших передний край обороны. Я сказал об этом [68] подполковнику Каракашьянцу. У него был в дивизии позывной «Черный хозяин».
— Дивизия давно воюет. Потери большие. В батальонах сейчас по пятьдесят-шестьдесят штыков, а пополнения пока нет, — угрюмо ответил «Черный хозяин».
— С такими батальонами немного навоюешь. Наверное, линия фронта держится тут на ваших артиллеристах? — сказал я.
Каракашьянц улыбнулся, вздохнул и ничего не ответил.
В стереотрубу видно, как со стороны деревни по снежной траншее двигается группа солдат противника, человек тридцать-сорок. Часть из них в маскировочных халатах. Идут в полный рост, курят сигареты.
— Что это за экскурсия?
— Немцы производят замену. Вот эти идут из деревни в окопы переднего края, а другие пойдут из окопов греться в избы, — сердито ответил «Черный хозяин». — А наши бедняги-солдаты все время мерзнут в окопах.
— А почему ваши артиллеристы не ударят по тем, что идут из деревни?
— Ха! Рады бы, так грехи... У нас тут пристрелян каждый бугорок, каждая точка, Но нет снарядов для таких целей.
— Как нет? Какие же еще нужны цели? Бить гадов — нет снарядов? — удивился я.
— Да... Снаряды мы придерживаем для отражения возможных атак. У нас всего по двадцать снарядов на орудие, — пожаловался Каракашьянц.
— Дайте приказ открыть огонь! — сказал я. — Дам вам триста снарядов для 76-миллиметровых орудий.
— Дадите? — радостно воскликнул удивленный «Черный хозяин» и торопливо стал крутить телефонную трубку. Подполковник назвал координаты и дал команду «огонь».
Через каких-нибудь полминуты группа немецких солдат, [69] шедшая сменить тех, что сидели в окопах, была сметена. Каждый снаряд попал в цель.
— Что и требовалось доказать! — похвалил я артиллеристов.
— Просто обидно. Фриц греется в избе, а наш солдат дрожит от холода в окопах. А артиллеристы от бессилия скрежещут зубами. Так вы дадите триста снарядов? — переспросил Каракашьянц. — Не передумали?
— Бригада имеет по три комплекта на каждый танк! Это больше чем достаточно для танковых боев. Зачем же держать снаряды про запас, если ваши артиллеристы могут уничтожить ими врага? — ответил я.
— Вы справедливый человек, товарищ полковник! Спасибо за помощь. Мои артиллеристы не подведут. Я непременно скажу им, что это танкисты отдали нам свои снаряды.
В тот же день я передал подполковнику Каракашьянцу снаряды. С тех пор у противника днём не было каких-либо передвижений. Артиллеристы сразу же накрывали огнем группы солдат. «Черный хозяин» стал частым гостем у танкистов.
Ознакомившись с обороной противника, нетрудно было сделать вывод: фашисты приспособили деревни под свои опорные пункты, превратили отдельные избы в огневые точки и соединили их сплошными траншеями. Впереди у них были лишь небольшие группы боевого охранения. Основные же силы отсиживались в теплых избах.
Вечером я вернулся на командный пункт генерала Соколова. Комдиву Соколову было уже под шестьдесят. Это был среднего роста, полный и энергичный мужчина. Участник первой мировой войны, ветеран гражданской. Своими лучшими чертами генерал напоминал мне командира нашей танковой дивизии — скромного, смелого и рассудительного полковника Яковлева. На командном пункте был также начштаба армии генерал Хетагуров. [70]
— Пришел приказ из штаба армии о совместных действиях вашей танковой бригады и стрелковой дивизии, — сказал генерал Соколов. — Четвертого января надо организовать наступление и овладеть деревней Кошкино. Чего усмехаешься?
— Да так. Вспомнил, что уже был один приказ взять Кошкино. Но в этот раз мы пойдем в атаку.
— Вы познакомились с нашей дивизией, с системой обороны противника и знаете их возможности, обстановку? — спросил Хетагуров.
— Да.
— Какое ваше мнение?
— Взятие Кошкина не решит полностью задачу, потому что подразделения, которые пойдут в наступление, подставят себя под фланговый удар со стороны деревни Ножкино, — высказал я свое мнение командиру дивизии и начштаба армии.
— И генерал Хетагуров тоже за то, чтобы эти опорные пункты брать одновременно.
— Система обороны противника в этом районе, их порядки и позиции, а также опыт боев под Великими Луками подсказывают, что атаковать эти деревни нужно только ночью...
— Ночью? — переспросил Соколов.
— Да. Ночи сейчас лунные. Снежный покров облегчает видимость для танкистов и автоматчиков-десантников. Атака ночью будет неожиданной для противника...
— Как вы на это смотрите? — спросил Соколов у начальника штаба армии генерала Хетагурова.
— Пожалуй, комбриг Вовченко вносит ценное предложение, — ответил Хетагуров. — Я сейчас поеду в штаб армии и доложу командующему о коррективах к плану наступления.
Через несколько часов Хетагуров позвонил Соколову и сказал, что генерал Лелюшенко согласился с нашим предложением и вечером лично прибудет к нам. [71]
В это время командиры стрелковых батальонов уточняли маршруты продвижения танков. Основным нашим замыслом было незаметно для противника подтянуть танки к переднему краю, посадить на броню автоматчиков и на большой скорости ночью ворваться в деревни, там сбросить десант, который огнем из автоматов и гранатами будет уничтожать фашистов. А танкисты довершат разгром.
Вечером к нам прибыл генерал Лелюшенко. Он проверил нашу готовность и одобрил план атаки, сказав, что танки, покрашенные в белый цвет, будут почти незаметны ночью.
Настало время атаки. В полночь генерал Лелюшенко дал сигнал. Заревели моторы. Еще миг — и танки двинулись. Машины быстро прошли наш передний край. Впереди заснеженные немецкие окопы, из них раз за разом взлетают ракеты, улучшая нам видимо-сть. Танки рассредоточиваются и, набирая скорость, стреляют из орудий и пулеметов по окопам противника.
Танки уже охватили кольцом деревню и сбросили десант. Автоматчики добивают огневые точки врага.
Бой продолжался с четверть часа. Как мы и предвидели, в окопах находились только наблюдатели и ракетчики. Остальные солдаты спали в избах. Кошкиным и Ножкиным мы овладели почти без потерь, захватив много пленных. Стрелковые подразделения быстро осваивают опорные пункты, на новых рубежах роют в снегу окопы, траншеи.
Задание выполнено. Командующий благодарит нас за умелые и смелые действия и возвращается в штаб армии.
Совместные действия танков и стрелковых подразделений ночью оправдали себя. Мы ликвидировали вражеские опорные пункты один за другим и в течение января и февраля 1942 года освободили более тридцати сел и деревень... [72]
В конце февраля фашисты подтянули резервы и начали сосредоточиваться в Носоновском лесу. Лес был небольшой и по склонам балки спускался к Волге. Мы разгадали намерение противника и подготовились для контрудара.
В эти дни к нам впервые прибыли два дивизиона «катюш». По замыслу командующего армией, дивизия генерала Соколова вместе с танками после артиллерийской подготовки должна окружить врага в Носоновском лесу и уничтожить его.
Волга на северо-западе от Ржева в ту пору была проходима для танков. Толщина льда достигала пятидесяти-шестидесяти сантиметров. На всякий случай саперы соорудили поверх льда деревянный настил и залили его водой. Настил вмерз в толщу льда.
В 14.00 артиллерия открыла огонь по противнику. Загремел залп «катюш». Это был сигнал к атаке. Танки и стрелковые подразделения двинулись через Волгу. Ворвались в лес. Тут впервые мы собственными глазами увидели результаты работы наших «катюш». Много деревьев поломано. Снег вокруг черный. Всюду лежали трупы вражеских солдат. Как оказалось, фашисты сосредоточили в лесу три батальона, готовившиеся к наступлению. Эти батальоны были полностью уничтожены. Нас удивило: почему противник оказывает такое слабое сопротивление? Теперь мы поняли, что дорогу танкам и пехоте расчистили «катюши».
ВО ВРАЖЕСКОМ ТЫЛУ
Лютые морозы и глубокий снег сковывали действия обеих сторон. Местность между окопами хорошо просматривалась снайперами. В это время они действовали особенно активно. Снайперы отбили охоту у противника [73] высовываться из окопов. Более значительных действий как с нашей, так и со стороны врага на этом участке не было. Однако вражеские ракетчики, напуганные недавними танковыми атаками на опорные пункты, ночью все время освещали снежную равнину.
Наша бригада заняла позиции в районе недавно отбитого у врага села. Танки были выведены на передний край, скрытый за снежными сугробами. Танкисты вели наблюдение за врагом и время от времени уничтожали огнем орудий обнаруженные цели.
Однажды февральской ночью, это было в конце месяца, в расположение бригады прибыли командующий фронтом генерал Конев, член Военного совета Леонов и командующий армией Лелюшенко. Мы поняли, что приехали они не случайно. Бригаду ждало какое-то особое задание. А сводилось оно вот к чему. В сорока километрах от линии фронта во вражеском тылу были окружены части армии генерала Масленникова. И вот туда надо было пройти нашим танкам и помочь пехотинцам прорвать вражеское кольцо.
После разговора с командующим фронтом я вместе с заместителем комбрига по технической части инженер-подполковником Гольденштейном пошел к танкам. Гольденштейн — знающий инженер, прекрасно разбирался в технике.
— Сколько вам надо времени, чтобы танки были, как часы? — спросил я.
— Ночь и полдня.
— Хитрите. Где полдня, там и весь день, потому что мы выступаем ночью, — заметил я.
— Конечно. Словом, мы успеем, — подул на обрубки трех пальцев Гольденштейн.
— Если снова не поедем на аэросанях по батальонам, — не без иронии сказал я.
— Нечего ехать. Танки на месте, они готовы к большому переходу. Разве что у вас тут не наберется экипажей, [74] подходящих для такой сложной операции, — сказал инженер-подполковник Гольденштейн.
— Люди есть. Давайте машины, — ответил я и спросил: — Как ваши пальцы?
— Побаливают. Да это уж не такая беда.
Гольденштейн поранил себя недавно. Для связи с танковыми батальонами, разбросанными по фронту на десять километров, у нас были аэросани. Мы с Гольденштейном и летали на них, точно гоголевский Вакула на черте. По ровной дороге они мчатся, как ветер, а на ухабах морока с ними. Приходится подталкивать. Тогда, понятно, пропеллер вертится на холостых оборотах. Но и холостого удара пропеллера достаточно, чтобы отсечь палец, если он туда попадет. К сожалению, заместитель комбрига по техчасти не уберегся, и ему отбило три пальца, когда мы подталкивали на гору свою снежную аэротехнику.
— За материальную часть ручаюсь, Иван Антонович! — пообещал Гольденштейн.
На боевую операцию я выделил десять танков. На каждый танк посадил по десять автоматчиков. Подготовка длилась до утра и весь следующий день. Мы отобрали самые лучшие экипажи. Десант автоматчиков был укомплектован опытными разведчиками, не раз бывавшими в тылу врага и умевшими ориентироваться в самой сложной обстановке. На девятой и десятой машине будут саперы с запасом противотанковых мин. Своим заместителем на время рейда я взял майора Алябьева.
На стартовый рубеж мы вывели танки еще вечером и хорошо замаскировали их. Автоматчики и саперы в белых халатах размещались на броне. Я обходил экипажи и остановился между машинами лейтенанта Амирадзе и лейтенанта Осадчего.
— Как настроение?
— Бодрое, товарищ комбриг. Вот только холодно! — ответил грузин Амирадзе. [75]
— Пойдем, будет жарко, — успокоил его Осадчий. — Меня немного беспокоит, что по маршруту нам придется пересекать железнодорожную колею. Боюсь, что танки могут перейти ее только на переезде, а там может быть засада.
— На месте увидим, — сказал я.
— Танков в нашей колонне только десять, а ведете их почему-то вы, командир бригады, — приглушенным голосом сказал Осадчий.
— Не хотите, чтобы я шел вместе с вами?
— Что вы? С вами хоть на край света и в ресторан «Арагви!» — пошутил лейтенант Амирадзе.
— Это мы после войны забредем туда всей бригадой и твоего земляка, «Черного хозяина», прихватим.
— Он осетин...
— Все равно земляк.
— Коль вы с нами, значит очень важное задание? — спросил Осадчий.
— Надо передать окруженным топографические карты, вывести их из окружения. В крайнем случае — прорваться к ним и вселить в их сердца уверенность.
Я пожалел, что сказал «прорваться». Еще могут подумать, что мы идем на верную смерть. Мне же хотелось, чтобы люди верили, что мы выполним задание.
— Непременно побываем в «Арагви», товарищ Амирадзе! — повторил я, а потом обратился к экипажу лейтенанта Осадчего. — Как ваши раны, товарищи? Не беспокоят?
— Зажили, — бодро ответили ребята.
Передо мной стояли три танкиста, две недели тому назад оставившие машину на ничейной земле, а потом ночью вернувшиеся на ней в расположение бригады. Теперь это были настоящие бойцы.
— Это хорошо, что вы научились владеть не только машиной, но и собой. [76]
Возле своего танка я поговорил еще с командиром десанта Квашниным, который с группой автоматчиков занял «плацкартные» места. Самое лучшее место за башней — было закреплено за санинструктором Амосовым. Ему придется немало побегать, оказывая помощь раненым десантникам.
Четыре часа утра. Время двигаться. Заревели танковые моторы. За машинами поднялась снежная пыль. Танки увеличивали скорость. Расстояние от своего переднего края до вражеского было преодолено за несколько минут. Ракетчики освещают местность, трещат их пулеметы. Но танки уже возле окопов. Они в упор расстреливают зенитные орудия, давят гусеницами орудийный расчет. Зенитчики их так и не успели выстрелить. Переносим огонь на избы, где отогреваются гитлеровцы, и быстро проезжаем через деревню. Перед нами хорошо наезженная снежная дорога. Пройдя с километр, остановились. Есть раненые, два автоматчика убиты. Раненым оказывает помощь санинструктор Амосов.
Прислушиваемся к стрельбе, поднявшейся вокруг. В ясном лунном небе вспыхнула ракета. Подсвеченный небосклон пронизали трассирующие пули. Но вот и взрывы наших снарядов. Артиллерия «Черного хозяина» ударила по деревне. Мы занимаем свои боевые места и двигаемся дальше...
Впереди танк лейтенанта Амирадзе. Он уже в нескольких десятках метров от крайней избы села. Я сообщаю «Черному хозяину», чтобы тот прекратил огонь. Врываемся на мост. Небольшая группа охраны сопротивляется. Выстрелами из орудий и пулеметов принуждаем гитлеровцев умолкнуть. Надсадно ревут моторы. Машины идут на подъем и въезжают на улицу села. Автоматчики соскакивают с танков, стреляют по окнам и бросают гранаты. Ошеломленные гитлеровцы выбегают из хат и тут же падают, скошенные пулеметным огнем. Танки мчатся по селу. [77]
Выезжаем на околицу и останавливаемся. Поворачиваем орудия жерлами назад. Ждем своих автоматчиков. В центре села пылает наша машина. Вскоре появляются автоматчики. Они несут раненых и убитых. В этом бою мы потеряли двенадцать солдат. Потери меня огорчают, потому что нам надо пройти еще сорок километров. До боли сжимается сердце...
Всех нас очень тревожит, что делать с ранеными. Везти их дальше, во вражеский тыл, значит — сковать себя. Да и они могут замерзнуть, сидя на броне. А впереди жестокие бои и новые потери. С большим количеством раненых нам не прорваться к окруженным частям. Решили оставить их в избах местных жителей.
Наступил день. Наблюдатели докладывают, что по дороге движется колонна противника. Впереди колонны группа солдат, человек около сорока. За ними местные жители тащат четыре орудия. Позади колонны тоже идут немецкие солдаты. Крестьяне впряжены в веревочные лямки. Солдаты подгоняют их, толкают в спины прикладами. Колонна вот-вот поровняется с нами. Гнев и ненависть закипают в груди, когда видишь, как издеваются над нашими беззащитными людьми.
Решили проучить извергов. Наши танки ринулись на колонну. Пулеметным и автоматным огнем главная группа фашистов была тут же уничтожена. Остальные солдаты бросились бежать. Но снег глубокий, далеко не убежишь. Автоматчики, сидевшие на танках, добили гитлеровцев. Такая же судьба ждала и солдат, что замыкали колонну.
Люди побросали свои лямки и залегли в глубоком снегу. Теперь они поднимались. Большинство из них женщины. Со слезами на глазах они рассказывали, как фашисты согнали их на площадь, запрягли и заставили тащить пушки. Двух женщин, у которых дома остались малые дети и поэтому они отказывались идти, гитлеровцы расстреляли. Люди были голодные, измученные. Мы [78] дали им немного хлеба и несколько банок консервов. Они ушли домой.
Мы уничтожили пушки и двинулись дальше. Впереди небольшая лощина. За ней — переезд через железную дорогу, несколько домиков, а рядом зенитные орудия, нацелившиеся жерлами в небо. К переезду двигались по двум направлениям: одна группа танков вдоль железной дороги; вторая ворвалась прямо на дорогу, ведущую к переезду. Появление наших танков было полной неожиданностью для противника. Расчеты зенитных орудий не успели даже занять свои места. Только одно орудие выстрелило, но лейтенант Амирадзе раздавил его, и другие три тоже проутюжил гусеницами.
Теперь у нас осталось восемь машин. Едем дальше. Около двенадцати часов дня над нами появились немецкие самолеты. Сделав два круга, они полетели дальше, очевидно, приняв нас за своих.
Когда мы обходили какую-то деревню, нарвались на засаду. Нас обстреляли немецкие танки и подбили две машины. Теперь у нас только шесть танков и тридцать автоматчиков.
Отдохнули час-другой, перевязали раны и тронулись дальше. Впереди снова село. Сбоку заболоченная низина, по ней протекает небольшая речка. С другой стороны — овраги с крутыми склонами. Решили пройти через село на большой скорости.
На улицах возле каждого двора стояли автомашины с прицепами. Немцы, услышав грохот танков, вышли из изб. Это был тыл их армии, и, разумеется, советских танков они не ждали. А мы в это время ударили по ним из пулеметов и автоматов. В автомашины полетели гранаты. Точно огненный смерч шесть наших танков пронеслись по улице села, подминая под себя грузовики и солдат.
За селом остановились. До цели осталось километров около десяти. Вскоре мы увидели на дороге колонну крытых грузовиков. Шоферы и солдаты, как видно, приняли [79] нас за своих и остановились, ожидая, что мы обойдем их машины, потому что свернуть с дороги они не могли. Четыре танка съехали в сторону и по команде ударили по колонне из пулеметов. Через минуту все машины загорелись, а солдаты, бросившиеся бежать, были уничтожены автоматчиками.
На горизонте лес. Танки свернули с дороги.
В лесу тишина. Всюду видны воронки, брошенное снаряжение, лежат трупы лошадей, опрокинутые повозки. Этот лес немцы недавно бомбили. Мы разведали местность километра на три-четыре в глубину. Наших не было. Очевидно, они после боя ушли отсюда. Так и есть. Я получил радиограмму, в ней сообщалось, что части генерала Масленникова сейчас в новом районе, в двадцати километрах на юго-восток от большого леса.
Утром мы двинулись в путь, оставив в одном хуторе раненых. Снова пришлось с боем пересекать железную дорогу. С боями проскочили еще через несколько населенных пунктов. Потеряли еще четыре танка. Осталось только два — мой и танк Осадчего — да восемь автоматчиков. Убиты были майор Алябьев и санинструктор Амосов.
Из десяти танков и сотни автоматчиков к новому месту, где находились части генерала Масленникова, дошли два танка и восемь десантников. Да, потери большие. Но зато сколько мы на своем пути перебили, передавили техники и живой силы врага! Мы всполошили весь немецкий фронт. Еще бы! По такому снегу по их тылам совершают рейды советские танки. Возможно, наш опыт пригодится для будущих танковых операций в условиях глубокого снега и больших морозов.
Я снова был ошеломлен, когда разведчики доложили, что в этом лесу нет частей Масленникова, а есть следы недавнего налета вражеской авиации. Наладить связь со штабом нам не удалось, потому что на нашем танке вышла из строя рация. Начали наблюдать. Вон над небольшим [80] леском повисла группа немецких самолетов. Не было сомнений, они бомбардировали наших. Мы двинулись туда. Успели прибыть еще до наступления темноты. Наших было человек сто двадцать и почти все раненые.
Появление танков вселило в бойцов надежду. Тут мы узнали, что части генерала Масленникова, разбившись на две группы, пошли по двум направлениям к фронту. С одной группой — генерал Масленников. Вторую группу, с находившимися в ней ранеными, вел командующий артиллерией. Часть раненых второй группы отстала, вот их мы и встретили.
К середине ночи вышли на след наших танков возле села Ножкине, Решили обойти деревню по целине и свернули в балку. И вдруг заглох двигатель. Кончилось горючее. Мы оставили машину.
До переднего края было километров шесть-семь. Вытянувшись в колонну по одному, пошли. Часто останавливались, чтобы подтянуть на волокушах раненых и сменить санитарок, выбившихся из сил.
Утром прибыли в расположение своих войск. Следом за нами подошли и обе группы войск генерала Масленникова. За эту операцию меня, лейтенанта Осадчего и оставшихся в живых танкистов командование фронта наградило орденами, а генерал Конев подарил мне автомашину «бантам».
Было нестерпимо больно от того, что погибли десятки храбрых автоматчиков и танкистов, среди них майор Алябьев, лейтенант Амирадзе, санинструктор Амосов. Они похоронены возле сел Кошкино, Ножкино, Кокошкино...

Юрий ИВАНОВ, генерал-лейтенант

Глубокой осенью 1942 года в лесном массиве перед Локней 81-я танковая бригада после тяжелых боев на Калининском фронте восстанавливала свою боеспособность. Мне, юному лейтенанту, только что прибывшему в закаленный, но поредевший в жестоких схватках с врагом коллектив, вручили тридцатьчетверку с двигателем без водяного насоса и покалеченной от подрыва на фугасе ходовой частью. Несколько вмятин на броне башни свидетельствовали о мужестве атакующих и упорстве обороняющихся.
Осмотрев машину вдоль и поперек, сверху донизу, пришел к выводу: первое, что надо сделать, – установить водяной насос.
Ремонтная бригада из двух красноармейцев заверила, что насосом занимается старшина – их бригадир и он его достанет.
– Как так достанет?
– А вот так и достанет – с какой-то другой подбитой машины… Заводы далеко, а в запасе у нас таких деталей не водится.
Пока водяной нанос доставили к танку и устанавливали его к двигателю, выпал снег и основательно похолодало. Пришлось соображать, где брать воду, как разогреть ее и пропустить через систему охлаждения. Для этого требовалось не менее 150–160 литров, желательно атмосферной (дождевой, снеговой). Воды, которая не содержит минеральных солей и не образует накипи. Это, конечно, идеальный вариант, но в полевых условиях двигатель заправляли речной, озерной водой, а также из колодцев и родников. Короче, какая попадется. Известно, что замерзает она при 0 оС, при этом может вызвать разрушение системы охлаждения, так что следили мы за этим строго: на фронте вывод из строя танка по вине экипажа мог закончиться судом военного трибунала.
Мои заботы снял заместитель командира роты по технической части воентехник 1-го ранга Брадул: «Сегодня после ужина в наше распоряжение дается полевая кухня с двумя котлами, заправленными водой. Готовьте сухие дрова».
При лунном свете, быстро и стараясь дорожить каждой горячей каплей, мы возвращали двигатель в боевой строй. И когда характерно-металлически заверещал стартер, а за ним глухими выстрелами из выхлопных труб повалил черный дым, все присутствующие, не сговариваясь, крикнули: «Ура!»
81-я танковая бригада не стояла на месте, ее часто перебрасывали с одного участка на другой в любое время суток.
При движении в колонне мне, как командиру, следовало стоять в башне при открытом люке, как и у механика-водителя. По существу, мы оба были на жестоком сквозняке и через несколько километров, особенно в метель, превращались в сосульки. Как-то днем на перекрестке пропускали шагавшую в вольном строю пехоту. Некоторые из солдат подходили к танку, дотрагивались до борта и делились между собой: «У них там внутри тепло, как в печке жарит». Другие мимоходом, ради мимолетного общения, выкрикивали: «Танкист, пусти погреться». Мне так и хотелось подбодрить маршировавших на передовую, но посиневшие губы едва шевелились.
На кратковременных привалах с целью экономии дизельного топлива двигатель глушили. Но уже минут через десять завести его вновь не удавалось. Поэтому на каждом без исключения танке всегда имелось по два специальных троса. Благодаря быстрым, сноровистым действиям экипажей двух боевых машин еще не остывший двигатель снова оживал. Можно было бы воспользоваться сжатым воздухом, но его берегли, потому что зачастую это вынуждала делать неизвестность, ждущая впереди.
С выходом в указанную точку нам отдали боевой приказ на оборону. Мне указывалась огневая позиция на обратных скатах небольшой возвышенности, метрах в шестистах от переднего края обороны противника, и направление для контратаки. Эсэсовцы занимали выгодное положение, просматриваемое и простреливаемое перед собой артиллерийским огнем и стрелковым оружием. С наступлением темноты экипажем подготовили капонир и к рассвету поставили в него нашу тридцатьчетверку, обложив ее снежными «кирпичами». Мы оборонялись, как в коконе, закупоренные и окутанные со всех сторон белым саваном. Оставалась открытой лишь верхняя часть башни с пушкой и пулеметом, откуда и вели наблюдение.
Дневной свет внутрь танка не проникал, и в отделениях машины постоянно царил полумрак при включенном электроплафоне. Холод в танке какой-то особенный, неподвижный, колючий и сухой. Массивная броня за ночные часы охлаждалась до температуры окружающего воздуха и оставалась таковой весь день, ниже того, что за бортом.
В светлое время выйти из танка, а также подойти к нам с любой стороны практически было невозможно. Разве что по-пластунски. Нашей экипировке откровенно кое-кто завидовал. Каждый имел на себе теплое белье, обыкновенные гимнастерки и брюки, стеганные на вате штаны и фуфайку, полушубок, шапку-ушанку, рукавицы и валенки.
Но даже при таком добротном обеспечении, сутками выполняя штатные обязанности, сидя на своих местах, мы по-настоящему промерзали до костей.
Лишь когда на небе зажигались звезды, а еще лучше, когда начиналась метель, мы по очереди могли с автоматом выйти из машины, разогреться у борта и одновременно нести охрану. Противник особой активности не проявлял, но в ночное время осветительных ракет не жалел и вел неприцельный пулеметный огонь. Для того, чтобы показать, что он тоже не спит. Мы сражались с коварным агрессором и одновременно боролись с морозом, держа систему запуска в рабочем состоянии.
Все короткие дни, длинные ночи экипаж беспрерывно следил за состоянием систем машины, неустанно вел наблюдение за противником в готовности к открытию огня и участию в контратаке. Для чего и поддерживали двигатель в тепловом режиме. Многое зависело и от направления ветра. Если ветер дул в нашу сторону от немецкой обороны, то двигатель запускали вхолостую на больших нагрузках, и наоборот, когда ветер рвался к противнику – на малых.
Противник, как мы ни старались соблюдать правила маскировочной дисциплины, все же установил занимаемый ротой рубеж. Если с приходом вечера небо не заволакивало тучами и не шел снег, начинался обстрел. Сначала вдали, за первой траншеей гитлеровцев, небо вспыхивало ярким зелено-голубым светом, а затем слышался резкий скрипящий, режущий звук.
И до тех пор, пока мы не перешли в наступление, наш боевой порядок каждую ночь подвергался ударам 280-миллиметровых фугасных мин из реактивных установок, от разрывов которых колебалась земля.
Танки с несовершенной системой охлаждения для ведения боевых действий зимой выпускались не только у нас, но и за рубежом.
Так, на английском танке «Матильда» часть трубопровода системы охлаждения проходила под днищем. Советские танкисты прозвали ее «трубкой Черчилля». В Африке, возможно, она и была нужна, но когда машины по ленд-лизу поступили в Красную армию, эта трубка стала причиной выхода их из строя: скопившаяся в ней вода при низкой температуре замерзала и разрушала всю систему.
Просьбы к английским конструкторам найти выход из создавшегося положения оставались без ответа. Тогда было принято решение модернизировать трубку без их помощи. Ее просто срезали. Это не единичный пример. Кстати, о танке «Черчилль» сам Черчилль отозвался так: «В нем недостатков больше, чем у меня самого».
Постепенно в ходе войны системы охлаждения боевых машин стали заправляться низкозамерзающими жидкостями. Так, зимой 1943–1944 гг. мой танк уже был заправлен водоспиртоглицериновой смесью.
Много позднее, уже после окончания Великой Отечественной, в эксплуатации стали применять низкозамерзающую жидкость марки 40 и 65 (цифры означают температуру замерзания).
Со второй половины ХХ в. двигатели для танков стали выпускаться с еще одной системой – системой подогрева. Основной частью ее служит форсуночный подогреватель.

Форсирование реки Молодой Туд
25 ноября 1942 года.

В отличие от большинства коллег, командующих армиями, генерал-майор А. И. Зыгин, командующий советской 39-й армией, ожидал начала наступления на главном КП в населенном пункте Красная Гора, в 15 км от линии фронта. Не то чтобы он не любил шум и картины боя — сражений он повидал множество и был непоколебимо уверен в том, что предстоящая операция пройдет успешно. Все дело заключалось в том, что его армия должна была нанести удар на чрезвычайно протяженном участке фронта, и главный КП был самым подходящим местом наблюдения за ходом грандиозной битвы. Командующий Калининским фронтом генерал Пуркаев пришел к тому же выводу, что и Зыгин, и присоединился к нему на КП, терпеливо ожидая первых донесений.
Зыгин не сомневался в успехе потому, что разведка армии и фронта сообщала: если немецкие оперативные резервы и присутствуют в его секторе, то они немногочисленны. Немецкая 14-я моторизованная дивизия прикрывала укрепления подо Ржевом и должна была остаться в этом секторе из-за диверсионных действий, запланированных 30-й армией. Поговаривали, что небольшие подразделения моторизованной дивизии «Великая Германия» дислоцированы возле Оленине, но эти сведения противоречили другим, согласно которым смертельно опасные немецкие войска рассеяны далее к югу и на востоке. Так или иначе, думал Зыгин, более масштабные советские атаки в других местах отвлекут резервы от участка по реке Молодой Туд (112).
Если командующий армией был лишен возможности лично следить за ходом сражения, то к полковнику К.А. Малыгину, командующему 28-й танковой бригадой 39-й армии, это не относилось. Незадолго до 9:00 он приготовился к наблюдению вместе с полковником М.М. Бусаровым, чью 158-ю стрелковую дивизию предстояло поддерживать танковой бригаде (113). Оба командира расположились в полевом блиндаже на переднем скате гребня, протянувшегося на север от берега реки Молодой Туд. Рядом с бункером был замаскирован танк Малыгина. Менее чем в километре к западу, южнее вершины гребня, находилась деревушка Севастьянове. Прямо перед блиндажом местность на протяжении двух километров, до передовых позиций пехоты Бусарова, полого спускалась вниз. Пехотинцы как раз заняли исходные позиции для атаки на северном берегу реки. Выше по балке, за блиндажом, пятьдесят закамуфлированных танков Малыгина молча ждали сигнала завести двигатели и вслед за пехотой форсировать реку. Как и повсюду на Ржевском выступе, непогода окутывала объединенные силы пехоты и бронетехники защитным покрывалом. Почти непроницаемая смесь снега и тумана скрывала из виду речную долину и создавала умиротворяющее ощущение обезличенности, заставляющее забыть о метели, предстоящей битве и смерти. Малыгин с иронией отметил, что деревня у реки слева от него называется Жукове.
Ровно в 9:00 артиллерия приступила к своей смертоносной работе, ждущие солдаты на миг напряглись и опять успокоились, считая взрывы и драгоценные минуты, оставшиеся до атаки (см. карту 13). Пока артиллерия крушила немецкие позиции на дальнем берегу реки, все надеялись, что огонь найдет ускользающие цели и упростит задачу остальным. Артиллеристам приходилось нелегко. Единственная немецкая дивизия защищала обширный участок фронта, простирающийся более чем на 20 км вдоль реки Молодой Туд, и поскольку ей недоставало живой силы, чтобы вырыть сплошные траншеи, дивизия вместо этого соорудила полосу опорных пунктов, прикрывающих друг друга блокирующим огнем. В часть этих опорных пунктов были превращены крепкие дома в разных деревнях, другие возвели в лесах и среди полей на дальнем берегу реки. Вторая сеть опорных пунктов и огневых точек располагалась на расстоянии километра вглубь тыла и поддерживала сложную паутину приречных укреплений. Узлы, образованные этими паутинами, представляли собой трудные мишени для артиллерии, особенно при отсутствии возможности вести прицельный огонь. А каждый не уничтоженный опорный пункт был серьезным препятствием. Одних солдатских надежд вряд ли хватило бы, чтобы выполнить работу артиллерии. Насколько успешно она действовала, должно было показать наступление.
После завершения первой части артподготовки Бусаров попрощался с Малыгиным, в шутку пожелав встретиться с ним вечером на улицах освобожденного Урдома, и скрылся в траншее, которая уступами вела вниз по склону к реке и ждущим стрелкам. Прошло полчаса, и, как только Малыгин направился к ждущему танку, ровно в 10:00 канонада вдруг смолкла, зазвучали свистки, возвещая начало наступления пехоты. Возглавляемые саперами, несущими длинные доски и бревна, передовые пехотные роты вскочили и бросились к замерзшей реке, перешли ее по льду и вверх по изрытому воронками дальнему берегу устремились к лесу Менее чем через полчаса по рации Малыгина передали сигнал к наступлению, и в лесу за рекой послышалась автоматная и пулеметная стрельба, то и дело перебиваемая ухающими залпами минометов. Бронетехника Малыгина медленно появилась из балки и поротно принялась скатываться по склону к реке — как раз в то время, когда основные силы батальонов Бусарова покинули исходные позиции, чтобы присоединиться к атаке.
Едва танковые колонны приблизились к реке, как на дальнем берегу вновь появились передовые пехотные роты, выбитые из леса мощным вражеским огнем. Танкисты Малыгина не обратили внимания на отступающую пехоту. Перестроившись узкими колоннами тяжелых (KB) и средних (Т-34) танков, они стали перебираться на другой берег реки, следуя за танками-тральщиками. На другом берегу тяжелые танки раздавили немецкий бункер, Т-34 прошли по ледяному покрову реки без сопровождения пехоты, остановленной на своем берегу шквальным пулеметным огнем противника. Танки Малыгина углубились в лес и сразу вызвали на себя массированный огонь уцелевших немецких опорных пунктов, оборудованных 152-миллиметровыми артиллерийскими орудиями. Прекрасно зная, какая участь ждет бронетехнику, вступившую в бой без поддержки пехоты, Малыгин приказал своим батальонам вернуться к реке и воссоединиться с пехотой. Он намеревался возобновить атаку, но не мог найти способа убедить пехоту следовать за танками под огненным ливнем. В этот момент генерал Зыгин, обеспокоенный большими потерями танков, приказал Малыгину отвести раздосадованных танкистов обратно за реку. Тот выполнил приказ к полудню, потеряв примерно десять из пятидесяти танков. Теперь и командиры, и солдаты знали, что артиллерия не справилась со своей работой (114).
Все вести, которые Зыгин получал из главного сектора наступления на реке Молодой Туд, были скверными. Не удались не только атаки Бусарова и Малыгина: действия 373-й стрелковой дивизии полковника К. И. Сазонова и 135-й стрелковой дивизии В.Г. Коваленко выше по реке по тем же причинам завершились провалом. Несмотря на поддержку 81-й танковой бригады полковника Д.И. Кузьмина, пехоту остановил мощный огонь противника, и атакующим пришлось отступить обратно за реку. Поэтому генерал Зыгин нехотя приказал своим войскам перегруппироваться и приготовиться к очередной атаке на следующее утро. Само по себе досадное, поражение трех дивизий на центральном участке затмило эффектные успехи советских войск на фланге. Мало того, поражение позволило немецкому командованию более разумно перераспределить силы, чтобы отразить угрозы с флангов.
Самым ярким, хотя и временным, был успех, достигнутый советскими войсками в верховьях реки Молодой Туд, между одноименным населенным пунктом и небольшим притоком Дубенка, впадавшим в реку с востока. Здесь при поддержке 290-го стрелкового полка 186-й стрелковой дивизии генерал-майора В. К. Урбановича 100-я стрелковая бригада на рассвете форсировала реку. Сломив сопротивление рассеянных укреплений немцев на стыке 253-й и 206-й пехотных дивизий, атакующие продвинулись на пять километров в леса к северу от Дубенки, почти до самой дороги Молодой Туд-Оленине. Немецкий 473-й гренадерский полк 263-й пехотной дивизии отчаянно цеплялся за отдельные позиции к северу от Дубенки, напротив деревни Шарки, находящейся в руках русских. Тем временем небольшие подразделения 312-го гренадерского полка 206-й пехотной дивизии сдерживали наступление советских войск, закрепившись в деревнях Плеханове и Татьянино у самой дороги Молодой Туд-Оленине (115). Немцы не знали, сумеют ли без помощи удержать дорогу, хотя и понимали: если русские завладеют ею, все немецкие укрепления вдоль реки Молодой Туд станут не обороняемыми.
К счастью для немцев, к 18:00 начало прибывать подкрепление от гренадерского полка моторизованной дивизии «Великая Германия», что предотвратило возможную катастрофу. Первым прибыл мотоциклетный батальон, занявший резервные позиции близ населенного пункта Холмец в тылу 253-й пехотной дивизии. Вскоре после этого 1-й батальон гренадерского полка был переброшен на север по дороге на Оленине и по глубокому снегу вступил в бой с советской пехотой, занимающей деревушку Книшниково, расположенную восточнее Шарки, между позициями 206-й и 253-й пехотных дивизий.
В ожесточенном бою за каждый дом гренадеры выбили русские войска из деревни и подступили к северному берегу Дубенки прежде, чем были остановлены огнем русских и сильным снегопадом перед основными русскими укреплениями у Шарки. Когда стрельба утихла, 3-й батальон гренадерского полка в сопровождении 3-го артиллерийского дивизиона дивизии выдвинулся вперед по дороге, в помощь окруженным ротам 206-й пехотной дивизии, держащим оборону двух деревень у шоссе. 4-й батальон полка прибыл в район боя к утру (116).
Своевременное появление танковых гренадерских частей[11] предотвратило падение немецких укреплений, особенно потому, что советскую 100-ю стрелковую бригаду не поддерживала бронетехника, и сдержать ее удалось при небольшой помощи артиллерии. Тем не менее, в целом, катастрофы удалось избежать чудом, поэтому немцы в обороне поспешно провели реорганизацию, чтобы на следующий день нанести запланированный контрудар по маленькому советскому выступу — раньше, чем 39-я армия успеет поддержать его новыми частями пехоты или бронетехники.
На левом фланге 39-й армии еще одна второстепенная атака также увенчалась значительными успехами и в заметной степени отвлекла внимание немцев от их временных достижений и обороне реки Молодой Туд. На предмостном плацдарме у Глядово, южнее реки Волга, 136-я стрелковая бригада Зыгина при поддержке стрелкового полка 178-й стрелковой дивизии генерал-майора А.Г. Кудрявцева и двух отдельных танковых полков нанесли удар в восточном направлении, в сторону Зайцеве, из лесов между дорогой на Урдом и рекой Тилица. Мощная атака смела передовые немецкие укрепления, русские войска продвинулись на четыре километра, дошли до окраин Трушконо, где к ночи резервы 413-го гренадерского полка 206-й немецкой пехотной дивизии, наконец, остановили их. Угроза прорыва возникла также на левом фланге 451-го гренадерского полка соседней 251-й пехотной дивизии, которая только что отразила сильные удары частей русской 30-й армии дальше на востоке, на предмостном плацдарме у Волги.
Генерал Гильперт из 23-го армейского корпуса отбил, по всей видимости, главные удары русских у реки Молодой Туд, но, несмотря на это, атаки с флангов вынуждали его разбрасываться основными резервами — вместо того чтобы сосредоточить их в центре участка. Чтобы устранить угрозу прорыва на левом фланге, он ввел в бой части гренадерского полка «Великой Германии». Но в ту же ночь осложнившаяся обстановка на юге, в долине Лучесы, где еще более крупные русские соединения предприняли атаку, заставила Гильперта отправить основные гренадерские части в сектор, оказавшийся в условиях максимальной угрозы. В центре Гильперт ввел в бой несколько артиллерийских батальонов и две роты резервного 53-го гренадерского полка 14-й моторизованной дивизии, которые вместе с упрямыми солдатами 310-го гренадерского полка 206-й дивизии сумели отразить танковый удар русских, форсировавших Молодой Туд. Вечером Гильперт отправил оставшийся 53-й гренадерский полк в поддержку второй линии обороны 206-й пехотной дивизии, а 11-й гренадерский полк 14-й моторизованной дивизии — для укрепления правого фланга 206-й дивизии, оказавшегося под угрозой (117). Все это время генерал Гильперт пристально следил за возобновившимися атаками русских на востоке, близ самого Ржева. Гильперт не мог ввести в бой у Молодого Туда всю 14-ю моторизованную дивизию, не убедившись, что сектор 206-й пехотной дивизии — единственный очаг наступления русских на всей растянутой северной оконечности Ржевского выступа. Помимо небольшого подразделения дивизии «Великая Германия», 14-я дивизия была последним резервом Гильперта.
Недовольный неудачными действиями армии у реки Молодой Туд, генерал Зыгин хотел бы иметь возможность развивать местный успех на флангах. Но когда он доложил генералу Пуркаеву о результатах действий этого дня и попросил разрешения перебросить основные силы на фланги, Пуркаев отказал ему и потребовал следовать первоначальному плану. Пока Зыгин мечтал о дерзких охватах, искусных маневрах и вхождении в Оленине победным маршем, Пуркаев помнил о первоочередной задаче 39-й армии — оказывать неослабевающее давление на немецкие укрепления и сковывать как можно больше немецких резервов, чтобы облегчить задачу крупным силам, атакующим на юге. Поэтому Пуркаев требовал, чтобы Зыгин придержал свои основные резервы, чтобы воспользоваться ими в дальнейшем. Таким образом, его резервные 348-я стрелковая дивизия, 101-я стрелковая бригада и 46-я отдельная механизированная бригада должны были оставаться на месте, пока армия Зыгина не добьется более существенных успехов в наступлении. Тем временем Зыгин сосредоточил внимание на переформировании своих частей для возобновления атаки завтра в секторе Молодого Туда, а войскам на фланге предоставил возможность справляться с ситуацией своими силами. Сам Зыгин вместе со штабом перебрался на новый командный пункт армии к востоку от Тройни и к северу от реки Молодой Туд, откуда было легче наблюдать за ходом боевых действий.
Позднее вечером Зыгин получил от своего начальника разведки, полковника М.А. Волошина, известия, которые отчасти лишили его оптимизма по поводу перспектив армии, но свидетельствовали об успешном осуществлении общего замысла Пуркаева. Отряд глубокой разведки доложил, что большая часть немецкой 14-й моторизованной дивизии и часть 5-й танковой дивизии направляются в этот сектор. Зыгин упрекал Волошина, спрашивая: «Откуда они взялись? Почему не указаны на карте?», но, несмотря на его упреки и досаду Волошина, эти новости позволили Зыгину в последнюю минуту изменить планы атаки в соответствии с новой потенциальной угрозой (118). Рано утром 26 ноября Зыгин приказал командирам своей дивизии, развернутой вдоль Молодого Туда, сузить участки атаки и приготовиться к введению в бой полков второго эшелона, как только передовые части переберутся через реку. Кроме того, он приказал левофланговым резервам, 101-й стрелковой и 46-й механизированной бригадам, начать выдвигаться вперед из районов сбора.
26-27 ноября
Дневной свет озарил берега Молодого Туда, и новая атака советских войск началась в то же время, что и вчера. Ей опять предшествовала несколько более мощная артподготовка. Но в отличие от вчерашнего дня, снегопад прекратился, видимость значительно улучшилась, и хотя над долиной зависли низкие тучи, авиация смогла участвовать в подготовке к атаке. В 9:00 загрохотали орудия, а часом позже пехота и танки ринулись в атаку через реку. На этот раз огонь артиллерии оказался более эффективным, артиллеристам удалось поразить злополучные немецкие опорные пункты, которые вчера нанесли такой серьезный урон пехоте и танкам.
28-я танковая бригада полковника Малыгина форсировала реку вместе с массированной пехотой 158-й стрелковой дивизии полковника Бусарова и быстро закрепилась в лесах на дальнем берегу реки (см. карту 13). Несмотря на мощный огонь противника, советская поддерживающая артиллерия сумела разгромить часть немецких опорных пунктов, и они один за другим сдавались наступающим танкам. К ночи атакующие советские войска оттеснили немцев на два километра от линии фронта, к тыловым коммуникациям и деревне Бортники. Штурмовать деревню Малыгин и Бусаров собирались утром и с облегчением вспоминали, что, по крайней мере, река Молодой Туд уже форсирована и осталась позади (119).
На западе 81-я танковая бригада полковника Д. И. Кузьмина перебиралась через реку под шквальным огнем противника, у деревни Казакове. Хотя в ходе атаки был ранен сам Кузьмин, танк которого стал жертвой немецкого противотанкового снаряда, бригада продолжала наступать вместе со стрелками 135-й стрелковой дивизии полковника В.Г. Коваленко. К ночи они тоже продвинулись на два километра и после тяжелых боев захватили деревню Палаткино. Немецкая пехота при небольшой поддержке танков неоднократно предпринимала контратаки, но деревню так и не отвоевала. Второй оборонительный рубеж немецкого 301 — го гренадерского полка 206-й дивизии был прорван, и брешь закрыть не удалось (120). Но едва Зыгин успел поздравить себя с победой на центральном участке, как ему доложили, что на левом фланге армии 100-я стрелковая бригада подверглась мощной контратаке и рискует потерять завоеванные позиции. Возобновить удары ранним утром в направлении дороги на Оленине бригада не смогла из-за сопротивления противника в двух деревнях у дороги и отсутствия поддержки бронетехники. Вскоре немецкие танки и пехота нанесли удар по южному флангу русских к северу от Дубенки, захватили Шарки и оттеснили русских к реке Молодой Туд, угрожая взять в окружение всю бригаду. На востоке еще одна немецкая подвижная группа устремилась на север по дороге и развернулась для атаки в поле напротив северного фланга бригады. Прибытие единственного стрелкового батальона 290-го стрелкового полка незадолго до наступления ночи подкрепило ослабевшую оборону бригады, но уже было ясно, что на следующее утро новые атаки немцев отразить не удастся. Несмотря на шаткое положение бригады, Зыгин отдал ей приказ продолжать бои, не сходя с места.
На левом фланге армии 136-я стрелковая бригада и поддерживающая ее бронетехника нанесли удар в западном направлении, в сторону Зайцеве, но не смогли уничтожить немецкие укрепления вокруг деревни Трушково у главной дороги. К ночи немцы стянули подкрепление к северу и к югу от открытых позиций русских прежде, чем Зыгин смог направить свою резервную 101-ю стрелковую бригаду и 46-ю механизированную бригаду для закрепления успехов 136-й бригады.
Несмотря на опасность на одном фланге и успех на другом, внимание Зыгина было приковано к центру. Ночью 26 ноября он приказал всем войскам, в том числе во второстепенных секторах напротив населенного пункта Молодой Туд и на реках Молодой Туд и Волга, утром следующего дня возобновить наступление. Пуркаев требовал оказывать на противника максимальное давление, и Зыгин намеревался выполнить его приказ.
Генерал Гиттер, командующий 206-й пехотной дивизией, лихорадочно работал вместе с генералом Гильпертом в штабе корпуса, чтобы стабилизировать обстановку на центральном участке, что было в лучшем случае трудно, учитывая возросшие потребности в резервных войсках. Поздно вечером 26 ноября Гильперт уже приказал 1-му батальону гренадерского полка выдвинуться на юг, в сторону Лучесы. Затем он поднял по тревоге 3-й батальон вместе с противотанковым батальоном, саперной ротой, ротой противовоздушной обороны и 3-м батальоном артиллерийского полка, и 27 ноября придал их боевой группе Келера. Гренадерским войскам было дано менее двадцати четырех часов на устранение угрозы на левом фланге 206-й пехотной дивизии, а затем основным силам предстояло перебазироваться на юг (121).
Приказы Гильперта означали, что полкам 14-й моторизованной дивизии придется справляться со всеми кризисными ситуациями, где бы они ни возникали. Весь день 53-й гренадерский полк поддерживал 206-ю дивизию в секторе Молодого Туда, но, несмотря на то, что к ночи с правого фланга 206-й пехотной дивизии был прислан батальон, наступление русских едва удалось остановить. На правом фланге 11-й гренадерский полк помогал немецким войскам упорно удерживать Трушково, а ночью перегруппировался, готовясь к новым контратакам в зоне прорыва русских с севера и с юга. Если Зыгину приходилось атаковать на всех участках, то Гильперт и Гиттер на тех же участках были вынуждены затыкать бреши. Поскольку сила ударов русских возрастала, немецким командирам было ясно, что заткнуть все дыры им просто не успеть. Поэтому ближе к ночи генерал Гиттер приказал своим батальонам, обороняющим предмостный плацдарм к северу от Молодого Туда, приготовиться к завтрашнему отступлению. В то же время он дал разрешение на общее отступление войск от реки Молодой Туд в случае подавляющего натиска противника. Гиттер рассудил, что только путем сокращения протяженности одного участка фронта удастся сосредоточить войска, чтобы предотвратить падение всего сектора.
С усиливающимся натиском противника немцы столкнулись 27 ноября: три стрелковых советских дивизии возобновили общее наступление, поддерживаемые 81-й и 28-й танковыми бригадами. В конце дня командиры дивизии ввели в бой полки второго эшелона, удары противника вынудили Гиттера отдать первый ряд приказов об отступлении. И сразу же 875-й стрелковый полк 158-й стрелковой дивизии полковника Бусарова и 386-й стрелковый полк 178-й стрелковой дивизии генерала Кудрявцева, до сих пор дислоцированные в тихом секторе в низовьях Молодого Туда и Волги, форсировали реки и присоединились к наступлению. Немцы отошли от Молодого Туда, оставив предмостный плацдарм советской 117-й стрелковой бригаде. 1235-й стрелковый полк 373-й стрелковой дивизии полковника Сазонова также перебрался через реку и усилил основной удар дивизии, выбивший немецкие войска из Малых Бредников(122).
Несмотря на сильное давление, к ночи немцы вновь стабилизировали линию обороны, протянувшуюся на восток от южной окраины Малых Бредников. Обнадеженный сегодняшними успехами на левом фланге, генерал Гиттер надеялся, что уже 28 ноября батальоны гренадерских полков дивизии «Великая Германия» удастся использовать в центральном секторе. В таком случае наступление советских войск будет остановлено. В противном — немецкие укрепления неизбежно падут.
Днем оставшиеся гренадерские части дивизии «Великая Германия» блестяще действовали на левом фланге 206-й пехотной дивизии. Пока 4-й батальон наносил удары из долины Дубенки, 3-й батальон вошел в леса с севера, перерезал путь 100-й стрелковой бригаде, взял ее в клещи и погнал обратно через лес к реке Молодой Туд. К ночи к востоку от реки в лесах держалось лишь несколько отбившихся русских подразделений, в целом же танковым гренадерским частям удалось восстановить первоначальную линию обороны в этом секторе. Однако надежды Гиттера на значительную помощь в центре рухнули: к ночи 3-й батальон стремительным маршем устремился на юг, в долину Лучесы. Все, что мог сделать утром оставшийся 4-й батальон — отправить несколько рот поддержать 301-й гренадерский полк в центре участка 206-й пехотной дивизии. Тем временем на правом фланге дивизии 11-й гренадерский полк 14-й моторизованной дивизии контратаковал русскую 136-ю стрелковую бригаду и вытеснил ее с узкого выступа к западу от Трушково. Позднее вечером он пропел рокировку с 413-м полком 206-й пехотной дивизии, что позволило использовать ее в качестве подкрепления в центральном секторе, с целью защиты стратегически важного населенного пункта Урдом (123). Не обращая внимания на препятствия на флангах, генерал Зыгин радовался дневному продвижению, особенно захвату Молодого Туда и общим продвижением на центральном участке армии. Позднее вечером он известил Пуркаева о том, что будет продолжать общее наступление на Урдом, прекратив атаки на флангах. Удовлетворенному Пуркаеву не терпелось сообщить Жукову о взятии Урдома уже на следующий день, в штабе фронта.
28-29 ноября
Затишье царило на флангах 39-й армии все утро 28 ноября, пока очередная артподготовка не возвестила возобновление атаки в центре (см. карту 14). Последовавшее сражение продолжалось без перерывов два дня, но, несмотря на все старания трех стрелковых дивизий и двух танковых бригад Зыгина, к ночи 29 ноября укрепления 206-й пехотной дивизии по-прежнему были целы, а Урдом находился в руках немцев.
Наступающие советские стрелковые полки, сражающиеся бок о бок с танковыми батальонами 81-й и 28-й танковых бригад, то и дело натыкались на немецкие опорные пункты, образующие сеть вокруг деревень, разбросанных по лесистой и холмистой местности. Глубокий снег затруднял перемещения и маневры. 28 ноября в середине дня подоспела немецкая мотопехота и начала бесконечную череду контратак против наступающей советской пехоты и танков. Следя заходом атаки своей 28-й и 81-й танковой бригады погибшего полковника Кузьмина, полковник Малыгин отправил 242-й танковый батальон широким обходным маршем вокруг немецкого опорного пункта Брюханово к западной стороне немецких укреплений под Урдомом. Но батальон наткнулся на сидящий в засаде в лесах к западу от города немецкий противотанковый и артиллерийский батальон и был вынужден отступить с тяжелыми потерями. Тем временем пехота 373-й стрелковой дивизии заняла Брюханово, и полковник Малыгин отправил 28-й танковый батальон защищать соседнее Лисино, где этот батальон отразил очередную атаку немецкой мотопехоты и нескольких танков (124).
Борьба с переменным успехом продолжалась до ночи 29 ноября, и хотя небольшие группы советских танков и пехоты приближались к Урдому, все они были вынуждены отступить с огромными потерями. К ночи усталые советские войска отошли к южным окраинам Лисино и Брюханово, где Малыгин, полковник Сазонов из 373-й стрелковой дивизии и полковник Коваленко из 135-й стрелковой дивизии разработали план объединенного штурма Урдома следующим утром. Два дня сражений стоили командирам дивизии почти половины солдат, а Малыгину — более половины бронетехники. Хуже того, 28 ноября Жуков побывал в штабах Пуркаева и Зыгина, чтобы узнать, как продвигается операция 39-й армии (125). Продвижением Зыгина он остался доволен, но потребовал ускорить атаку на следующий день. Учитывая серьезные потери, которые уже понесла армия, с одобрения Жукова и Пуркаева Зыгин запланировал на следующий день, во время наступления на Урдом, ввести в бой 348-ю стрелковую дивизию полковника И.А. Ильичева, главный резерв армии.
Генерал Гильперт из 23-го армейского корпуса уже к вечеру 27 ноября ввел в бой в буквальном смысле все свои резервы, и хотя они справились с задачей, еще многое предстояло. Необходимость перебросить боевую группу Келера со всеми боевыми батальонами «Великой Германии», кроме одного, к югу от реки Лучеса еще сильнее осложняла положение, ибо теперь Гильперту приходилось полагаться исключительно на бесперебойную переброску скудных тактических резервов между секторами, оказавшимися под угрозой. Именно этим он и занимался 28 ноября, когда русские возобновили атаки в центре. Большую часть 4-го батальона гренадерского полка дивизии «Великая Германия» Гильперт отправил вместе с инженерным батальоном дивизии на помощь 206-й пехотной дивизии. Весь день гренадерский батальон сражался на окраинах Брюханово, а на следующий день — на подступах к Урдому, где сдерживал натиск противника, несмотря на огромные потери. Когда наступила ночь 29 ноября и русские стали перегруппировываться, готовясь к очередному штурму населенного пункта, генерал Гильперт ввел в бой свои последние резервы — новый лыжный батальон дивизии «Великая Германия» и несколько рот танкового батальона, возложив на них защиту Урдома весь следующий день. К этому времени остатки уже пострадавшего в боях 413-го полка также можно было использовать в этом секторе (126).
В довершение всех бед этого дня, незадолго до полуночи генерал Гильперт получил невнятное предупреждение об интенсивных передвижениях русских частей из 87-й пехотной дивизии, оборонявшейся к западу от Ржева. В эт